Так или иначе, восприятие мира обусловлено многими причинами, и не обязательно задумываться, какими именно. Иногда господствуют чувственные впечатления, корректируемые размышлениями, иногда, напротив, мысли диктуют характер чувств и настроений. Искусство с легкостью объединяет и то, и другое, и, возможно, служит для осуществления этого синтеза. У фотографии свои задачи: от общей организации сенсорной механики (смотреть) она целенаправленно (через объектив и видоискатель) помогает увидеть именно то, что явится искусством, должно быть искусством и в каком-то смысле запрограммировано на то, чтобы являться искусством изначально, так сказать, от Бога.
Начало нового тысячелетия заставило подумать, только ли зафиксированный couler local заставляет вострепетать душу зрителя при встрече с образами родного края? Не будем вспоминать, что делали художники Запада. У них свои задачи. У нас же возникает конкретный вопрос: в чем метафизичность русского пространства, таинственного в своей бесконечности. Русский человек смутно представляет границы своего бытия, но при этом прекрасно ощущает его сердцевину.
Именно в поисках этой сердцевины он обращается к каждому значимому мотиву, к дороге, теряющейся в поле ржи, к освещенной березовой роще, к разливам рек среди берегов... Душа стремится проникнуть в увиденное и отобранное, напоминающее о многих образах русской реалистической живописи XIX века, о том, что представляли нам И.И. Левитан, И.И. Шишкин, И.С. Остроухов, А.И. Куинджи, М.В. Нестеров. При этом и речи не идет о какой-либо стилизации. Живописцы первыми открыли символическое значение воспетых ими образов. Фотография, как это ни странно, ими пренебрегла. Она открывала богатство ракурсов, возможности «живописности», печать с нескольких негативов и т. п. Теперь мастер, вооруженный всеми возможностями современной техники, исследует все извивы поверхности земли, характер перетекания одного пространства в другое, сочетание холмов и рощ, значимость линии горизонта. С эпичностью и зоркостью старых голландских мастеров он ищет все новые и новые подтверждения. И с верой старых мастеров наш художник-фотограф начинает как бы сначала.
И мы понимаем, он имеет на это право. И мы можем сказать, что это не только право, но и — обязанность.
Представленный мир — мир тишины. Мир чистой созерцательности. Художник открывает трансцендентное в том, что является «объективными» свойствами пространства.
Каковы же качества увиденного?
Это величие обоженного мира. С его огромностью. С его серебристым светом, напоминающим о первых днях творения. Это мир, который нам представил Анатолий Николаевич Черкасов. И мы, как и он, понимаем, что определенный визуальный опыт есть и важный духовный опыт. Потому руины церкви, разрушенной современными варварами (мастер не смог пройти равнодушно мимо), — важный знак возможного человеческого непонимания грандиозности не ими задуманного.
В. С. Турчин (доктор искусствоведения, профессор, историк искусства, художественный критик).

Анатолий Николаевич Черкасов родился в 1935 году в деревне Денежниково Луганской области. Школу закончил в Донбассе. Служил в Ленинградском военном округе. После окончания службы работал в шахте. В 1963 закончил Московскую сельскохозяйственную академию им. Тимирязева и был направлен на работу в Подмосковье. Кандидат экономических наук, заслуженный работник сельского хозяйства России. Первые снимки сделал в начале 1950-х. Печатался в районной газете «Новые рубежи» и в многотиражке предприятия. После выхода на пенсию целиком посвятил себя любимому делу: стал посещать выставки, изучать историю и теорию фотографии. Закономерным итогом стало увлечение платинотипией.